Среди них была и десятилетняя Валя Тимофеева. После 22 июня, как и у других жителей огромной страны, все ее существование мгновенно разделилось на два этапа: до и после начала войны. В трагической суматохе первых дней и недель фашистской агрессии маленькая Валя сразу не поняла, что у нее, брата Пети, у многочисленных двоюродных сестер и братьев, у всех окружавших ее мальчишек и девчонок вдруг закончилось детство. Валя жила тогда вместе с мамой, старшей сестрой Тамарой и старшим братом Сережей. Папа умер после финской войны. Маленькая Валя тяжело переживала потерю отца. Тогда она не знала, что это только начало трагедии, что совсем скоро ей придется терять самых близких людей одного за другим.
Валентина отчетливо помнит, как в один из холодных дней поздней осени 41-го к ним домой прибежал ее двоюродный брат, четырнадцатилетний Петя Серов, и кинулся к маме со словами: «Тетя Надя, я пришел домой с ремесленного, а…дома нет!» Вместе они бросились туда, трамваи еще ходили. Спустя несколько часов мама вернулась полумертвая. Рассказала потом, что успели они с Петей на разбор завалов после бомбежки: брат ее с женой, их дочка Тонечка – все погибли. Они видели, как из руин вытащили ногу тети и длинную косу Тонечки. Все останки бросили в грузовик и увезли. Мама долго бежала за тем жутким грузовиком…
СТАЛИН НЕ СПАС
Валиному старшему брату Сереже, как и Пете Серову, тоже было 14 лет. Как и двоюродный брат, он учился в ремесленном училище, но закончить его не успел, не смог пережить особенно страшную первую зиму блокады. Валя помнит, что в тот раз им на семью выдали 50 граммов яичного порошка по карточкам. Они ждали Сережу, чтобы вместе съесть то, что они тогда называли яичницей. Брат пришел домой, съел свой кусочек и лег рядом с мамой. И тут из черной тарелки радио, что висела на стене, раздался голос Сталина: «Ленинградцы, вставайте!» Валя бросилась к брату: «Сережа, Сталин говорит, слушай, это же Сталин!» Но Сережа только стонал и все просил, чтобы позвали доктора – очень хотел жить. Валя никогда не забудет, как он выгнулся и затих навсегда. Перед смертью брат задел на окне банку с талой водой, вода эта пролилась на подоконник и потом долго капала на пол.
Маму после смерти Сережи парализовало. Ноги у нее отнялись, и скоро она угасла. Валя только когда стала взрослой, поняла, что пережила мама, когда рядом с ней умирал от истощения ее сын.
СГУЩЕНКА СО СЛЕЗАМИ
А жизнь в городе продолжалась. Петя Серов вскоре после гибели родителей и сестренки ушел работать на завод, ему дали место в общежитии. Вместе с лучшим другом Витькой они делали гранаты для фронта, их станки стояли рядом. Однажды женщина-бригадир пришла на смену и увидела, что станки простаивают. Пошла искать мальчишек в общежитие. И нашла там Петю, который спал под мертвым другом Витей. Потом двоюродный брат Вали все-таки смог встать и пойти работать. Его имя, как и имена тысяч ленинградских подростков, внесено в пятую Книгу Памяти блокадного Ленинграда.
Валентина Григорьевна до сих пор благодарна старшей сестре Тамаре, которая помогла ей выжить. Если бы не стойкость и мужество этой девушки, которой и 20 лет не было, Валя пропала бы в том аду. Тамара служила на железной дороге и после смерти мамы поселила Валю с собой в домике-дежурке. Там всегда горела печка и был кипяток, и у Тамары была рабочая карточка. На железной дороге Валя нашла еще один источник жизни – на путях, где разгружали продовольствие, можно было собирать крупинки пшена. Иногда удавалось набрать почти полстакана, и тогда Валя, счастливая, торопилась успеть к приходу сестры сварить похлебку на талой воде из снега.
Однажды сестра принесла банку сгущенки, с благоговением они съели половину, оставив часть на вечер. Не в силах дождаться Тамару, Валя сама съела остатки, плача от того, что не может отодвинуть банку и оставить хоть каплю сестре. Эти горькие слезы голодных детей Ленинграда отлились потом палачам Третьего рейха на Нюрнбергском процессе.
ДЕРЕВНЯ-КОРМИЛИЦА
После прорыва блокады, уже ближе к лету 44-го, Тамара увела Валю из голодного города в деревню к бабушке. Валентина Григорьевна до сих пор не может понять, как сестра смогла договориться с многочисленными патрулями и как они не подорвались на минах. До деревни Шавково шли два с половиной дня. Где-то на полпути подошли к знакомой прежде деревне Хрель, где раньше жили родственники, и ахнули: «Деревни-то нет!» Одни черные трубы торчат от обгорелых печей. Прижались друг к другу, озираются кругом и вдруг видят, как откуда-то из-под земли вылезают старики, и кто-то из них как закричит: «Господи, да это же Гришкины дети!» Потом и до Шавково дошли, и бабушка живой оказалась. Тамара в тот же день пошла обратно, а Валя осталась жить у бабушки.
В деревне ее накормили и подлечили от дистрофии. Летом Валя уже трудилась в колхозе и заработала по мешку гороха и пшеницы. Осенью после трехлетнего перерыва она пошла в деревенскую школу. Бабушка ее сильно жалела и приносила на занятия блинчики. Валя стеснялась, но учительница заставляла ее выходить с уроков и все съедать.
НЕ НАДО БЛОКИРОВАТЬ ПАМЯТЬ
Валентину Григорьевну Труммель часто можно видеть на различных мероприятиях городского клуба «Фронтовик», она регулярно встречается со школьниками. «Мы, дети войны, хотим, чтобы люди сохранили память о тех страшных временах», – объясняет она свои частые встречи со школьниками.
В начале 50-х Валентина Григорьевна закончила культпросветшколу и уехала по распределению на Сахалин. Но всегда ей хотелось вновь побывать в городе детства. Поэтому огромным счастьем для пенсионерки стала поездка в Санкт-Петербург на форум, посвященный 65-летию прорыва блокады. С душевным трепетом слушали блокадники слова губернатора города Валентины Матвиенко о том, что 26 января – это их день Победы. Блокадники по-прежнему остаются сильными духом. 900 страшных дней навсегда закалили их, научили переживать любые невзгоды и трудности. Вот только не уходит из сердца боль о тех, кто не смог остаться в живых. Как самую дорогую реликвию бережет Валентина Григорьевна янтарные пуговки от маминой кофточки. Достает их из заветного места и вспоминает, как ее мамочка носила эту кофточку давно-давно, еще до войны.