|
Война глазами ребенка.
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Уже два года в Ровно немцы. По улице идет девочка. Исхудавшая, бледная и настолько маленькая, что большая черная папка для нот с барельефом Шопена почти касается земли. Ребенок спешит порадовать учительницу музыки хорошо подготовленным домашним заданием. Баллада Бергмюллера – сложная для исполнения миниатюра, но и награда высокая – отдушина на фоне скучных учебных упражнений.
Вот, наконец, знакомый переулок, дом за ажурной оградой. Но почему калитка, всегда аккуратно закрытая на щеколду, распахнута, не встречает радостным лаем песик Булька? Двери жилья заколочены досками крест-накрест. Кинулась к окну – вещи разбросаны, а на альбоме с нотами, валяющемся на полу, впечатан след от сапожища.
Ученица больше никогда не увидит свою учительницу музыки, первую и последнюю. За связь с партизанами ее схватили немцы.
Эта история случилась с близким мне человеком. Воспоминаний о лихолетье войны предостаточно и у меня.
….Покажется невероятным, но я отчетливо помню, как немец меня расстреливал. Здесь необходимо разъяснение, поэтому вернем воспоминания на пару месяцев назад.
Мы жили в Виннице на Украине. Жизнь более-менее наладилась. Нам выделили большую комнату в помещении колхозного техникума, где моя мама работала завучем. Появилась даже возможность подлечить в санатории бабушку, страдающую от ревматизма. В одночасье все рухнуло. И уже в дальнейшем часто снились провокационные сны: я обязательно чем-нибудь лакомился – уплетал куриную ножку или пирожное с какао. А тогда, когда началась война, особой трагедии не чувствовал. Даже зачастившие с первых дней войны сигналы воздушной тревоги и бегство в бомбоубежище воспринимал спокойно. Ведь «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней» – пелось в песне, и мы этому безоговорочно верили.
Пожалуй, первое тягостное впечатление произвел на меня эпизод, запомнившийся на всю жизнь. У железнодорожной станции остановился эшелон с ранеными, которых отправляли в тыловой госпиталь. Обмотанные бинтами, с помощью санитарок они выбрались на перрон подышать свежим воздухом. Вот когда я почувствовал, что враги совсем близко. Часто повторялось незнакомое слово «эвакуация».
Мама приходила домой угнетенная, со слезами на глазах рассказывала о том, как партийные функционеры грузили в вагоны громоздкую мебель и даже фикусы в кадках. Для нашей семьи с минимальным багажом места не нашлось. А ведь мама была фанатично предана коммунистической идее, даже после того, как по клеветническому доносу арестовали моего отца.
НА ВОСТОК
Из осажденной Винницы чудом удалось вырваться буквально за несколько дней до прихода туда немцев. Это было спасением: коммунистку маму ждал расстрел, а меня, скорее всего, – концлагерь. В эшелоне на открытых железнодорожных платформах отправляли в тыл оборудование какого-то завода. Оно было покрыто брезентом, на котором нам и разрешили размеситься. Поезд, уступая дорогу идущим в сторону фронта составам, еле-еле полз на восток. Хорошо хоть время было летнее. Оставались позади села с белеющими на фоне зелени садов хатами, крытыми соломой. Беженцы вызывали сочувствие у местных жителей. Те приносили к железной дороге овощи и фрукты со своих огородов и садов и буквально «бомбардировали» ими наши платформы.
Вернемся теперь к моему расстрелу. Эшелон бомбили. Я видел даже кресты на фюзеляже кружащего на бреющем полете вражеского самолета и бюст выкормыша геринговского люфтваффе. Он строчил из пулемета по беззащитным людям, пытающимся укрыться в колхозных посевах. Помню, как мама прижимала меня к земле своим телом, наивно полагая, что таким образом спасет от вражеской пули. Страшно было уже потом, со взрослением. Тогда же опасность воспринималась легко, потому что я не понимал своим детским умом, как такое может случиться, что меня больше не будет на белом свете.
В Мичуринск (это уже в Воронежской области) мы добрались, наверное, месяца через два. Во время длительной стоянки пошел искать туалет и заблудился. Поезд тронулся, и я до сих пор не знаю, как матери удалось его остановить. Это событие могло исковеркать всю нашу жизнь. Как меня искать? В пункте отправления – немцы, да и куда мы едем – неизвестно. Может случиться так, что на излете дней довелось бы стать героем телепередачи «Жди меня». Это в лучшем случае.
В ГЛУБИНКЕ
Между тем, как говорится, с горем пополам мы добрались до Тамбова. Дальше решили не ехать. Должны же наконец прогнать супостата с нашей земли! Мама получила направление в отдаленный район, где устроилась старшим агрономом машинно-тракторной станции. В ее ведении было пятьдесят шесть колхозов. Работа ответственная, вполне можно было оказаться за решеткой, если на каком-либо поле загубили посевы – неважно, по какой причине. В то время такой прокол мог быть истолкован как пособничество врагу.
Немец дошел до соседней Воронежской области. Поступило указание готовиться к партизанской борьбе. Мама меня брала с собой на курсы, где изучали стрелковое оружие. На всякий случай.
Спору нет, наш народ воспитывали в патриотическом духе. По роду журналистской работы мне приходилось встречаться с фронтовиками. Знаю о том, что известные сахалинские ветераны Владимир Алексеевич Антонов, Дмитрий Федорович Владимиров, Валентина Дмитриевна Саломаха даже года себе прибавляли, чтобы попасть на фронт. Можно понять и женщин, провожающих на войну своих мужей, сыновей, братьев. На всю семикилометровую главную улицу райцентра раздавался надрывающий душу их плач. Голосили, чувствуя, что во фронтовой мясорубке мало кому посчастливится выжить.
«Все для фронта – все для победы!» – эти слова не были простым лозунгом. Мы все действительно жили этой мыслью. Посильный вклад в общее дело вносили и дети. Младшие школьники собирали колоски, оставшиеся на полях после сбора урожая. Подростки чуть постарше садились на трактор, за штурвал комбайна. Тринадцатилетние ребята порой становились единственными кормильцами семьи.
ТРУДНОСТИ ЗАКАЛЯЮТ
Взрослели быстро – время было такое. Приключилась со мной такая неприятная история – покусала собака. Вся беда в том, что никто ее раньше не видел. Предположили, что она могла быть бешеной. Врач, к которому мы обратились для успокоения души, рекомендовал пройти курс лечебной профилактики. А это два десятка уколов. Проблема в том, что процедуры можно было сделать только в Тамбове, в сотне километров от нашего дома. Как быть? Мама упросила начальство отпустить ее на пару дней. В областном центре подыскала квартиру, оставила кое-какие харчи, определила в поликлинику. В течение двадцати дней на трамвае с двумя пересадками мне предстояло отправляться на болезненные уколы. Для сравнения отмечу, что сейчас многие родители доставляют своих чад в школу на автомобиле.
Жили впроголодь. Едоку полагалась по карточке небольшая пайка хлеба, да и та с какими-то несъедобными примесями. Главным блюдом на нашем столе была, конечно, картошка, причем без капельки жира. Как же она надоела! Нужда приучила применять ее и вместо мыла. Сахар заменяла запеченная на противне свекла. Помню и такой десерт… самый обыкновенный лук. Мы бросали этот овощ в печку, отчего он становился сладким, и, ободрав обугленную корочку, лакомились. Признаюсь, с тех голодных пор у меня укоренилась привычка – ничего не оставлять на своей тарелке.
Стоит рассказать и о светильниках, которыми мы пользовались. Современному человеку и представить такое трудно. Эту функцию выполнял фитилек на блюдце с подсолнечным маслом, так называемый каганец. Большим дефицитом были и обыкновенные спички. Куряки, во всяком случае, пользовались ветхозаветным кресалом: железкой высекали огонь из кремня.
Кино. Для детей – одна из главных составляющих жизни, формирующая сознание. Да и удовольствие огромное. Мальчишки подражают экранным образам, делают по ним жизнь. Да вот беда, стационарного кинотеатра в райцентре не было. Предполагалось, что образовавшийся культурно-просветительный вакуум заполнят кинопередвижки. Лишь однажды мы дождались приезда киномеханика с аппаратурой. Помню даже название фильма, который собирались показать, – «Гибель орла». Однако что-то не заладилось. Несколько часов зрители промучились в ожидании, да так и ушли ни с чем. Больше такая возможность нам не представилась.
КАК ЖИЛИ КОЛХОЗНИКИ
Похоронили бабушку. Остались с мамой вдвоем. Летом мы разъезжали по колхозам на лошадке с игривой кличкой Чилита. В селах меня подкармливали крестьяне, хотя сами недоедали. Ночевали мы в традиционных русских избах, состоящих обычно из просторной кухни, куда на зиму селили теленка, и горницы. В ней могло проживать сколько угодно домочадцев. Спали на печи, полатях (подвесные доски под потолком), лавках, а то и просто вповалку на полу. Вот откуда пошло выражение «семеро по лавкам». Стены не штукатурили. Их складывали из бревен, щели прокладывали паклей.
Во время жатвы я любил забираться в бункер комбайна. Купался в обмолоченном зерне, испытывая иллюзию благополучия.
Познавал жизнь по первоисточникам, а не в журналистской трактовке. Не могла не запомниться такая оценка, данная «отцу всех народов»: «Хорошие люди от Бога, а плохие от Сталина». Как говорится, пища для размышления. До него, однако, я не дорос, а тогда слова, услышанные от сельской девочки из тамбовской глухомани, меня шокировали.
Такое еще яркое воспоминание той поры. В наше Большое Шереметьево приезжала мать Зои Космодемьянской. Принято считать, что народная героиня – коренная москвичка. Это видно из посвященного ей кинофильма. Зою, однако, привезли в столицу в младенческом возрасте, а родилась она в селе Осиновые Гаи, в том районе, где мы были в эвакуации. На торжественном приеме по поводу этого события мы, пионеры, стояли в почетном карауле.
ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ ЛИНИИ ФРОНТА
А теперь обращусь к источнику, благодаря которому начато повествование. Это вид на войну, но уже с другой стороны линии фронта. Тоже военные картинки глазами ребенка. Имя девочки – Ирина. В студенческие годы мы поженились, и все, что с ней произошло ранее, стало общим достоянием.
Она помнит, как несла домой хлеб – небольшую полученную по талонам порцию. Проходила мимо ограждения, за которым трудились советские военнопленные.
Один из них, показавшийся очень старым и немощным, подошел к забору, протягивая авторучку, попросил отломить хотя бы небольшой кусочек от буханки. Девочка была готова поделиться. Не получилось – вмешался конвоир.
Видела, как по улице шли люди с шестиконечной звездой Давида на одежде. В руках – узелочки. Видимо, с самым ценным, что удалось захватить. Евреев под надзором охранников куда-то перегоняли. Призрачная надежда остаться в живых, наверное, была. Но не у всех – на обочине дороги после ухода колонны оставались котомки и свертки: пусть хоть кому-то достанутся.
В доме Ириных родителей поселился офицер. Запомнилось даже его имя – Макс. В первый же день выставил из своей комнаты штиблеты, рассчитывая, что их почистит хозяйка. Пришлось это делать самому. Квартирант, особенно после выпивки, разглагольствовал о том, сколько у него будет здесь земли и как славяне будут его обслуживать. Иногда даже угощал детей конфетами.
Но вот, к общему удивлению, в один из вечеров в квартире появились немцы. Они сорвали с Макса погоны. Как выяснилось в дальнейшем, немецкий офицер украл в казино пачку сигар. Больше его не видели.
Квартиранты были всякие. Итальянский офицер вызывал даже сочувствие. Видно было, что он тоскует по семье. Подолгу играя на рояле, итальянец плакал, повторяя: «Зачем я здесь? Зачем мне эта война?!»
...Близилось освобождение города. Комендант гарнизона приказал выявить и ликвидировать (обычно в душегубках – газовых камерах на колесах) всех местных мужчин, которых могут мобилизовать в Красную армию. Патруль зашел в соседний дом. Там была подходящая жертва. Обреченный мужчина простился с семьей, стал на колени перед иконой. Ожидающие его солдаты постояли немного и… тихонько ушли. Не все, выходит, нагрянувшие на чужую землю немцы были убийцами и извергами.
Долгожданное время наступило – в город вошли передовые части наших войск. В доме разместились воины-освободители. Их было очень много. Спали вповалку, даже на рояле и под ним. В памяти моей жены сохранилась и такая деталь: к солдатскому пайку хозяева смогли добавить лишь большую кастрюлю вареной кукурузы.
Фронт переместился на запад, и в квартире поселились военные из второго эшелона. Неожиданно один из них, по всей видимости – интендант, схватил скрипку и «дал ходу». Ира пыталась его догнать, умоляла: «Дядя, отдайте скрипку!» Удивленные погоней, стали собираться люди, и тогда мародер был вынужден расстаться с добычей.
Вот такой пестрый калейдоскоп событий минувшей войны. Казалось бы, время должно было все расставить по своим местам... Но вот что вызывает удивление и обиду. Ровенщина – партизанский край. Там, на Украине, совершал свои подвиги любимый герой мальчишек Николай Кузнецов. В названии многих улиц – фамилии партизанских командиров. Все это было в советское время. А сейчас снесен памятник легендарному разведчику. Совсем другие приоритеты и в названии улиц. Одна из них названа в честь… Степана Бандеры.
НА ОСВОБОЖДЕННУЮ УКРАИНУ
Возвращались на Украину сразу же после ее освобождения. Очень уж мрачное впечатление произвел Крещатик – краса и гордость Киева. Главная улица вся в развалинах. Видели, как по ней брели пленные немцы (они расчищали завалы). Удивило, что каждый из них нес по буханке хлеба – щедрая по тем временам норма.
Мама устроилась на работу лектором горкома партии в Шепетовке, на родине Николая Островского. До этого она все время работала агрономом, поэтому восхищало, что ей с ходу удалось переквалифицироваться в лекторы-международники. А ведь избранный профиль обязывал быть не только в курсе злободневных событий по всей планете, но и глубоко знать мировую историю и географию. Я гордился мамой, ходил на лекции, восторгался, ведь лектору могли задавать каверзные вопросы. Да и сам я в свои 10–11 лет для повышения эрудиции ходил в парткабинет читать издающийся тогда серьезный еженедельник «Британский союзник».
Жили мы в пятиэтажном многоквартирном доме, в котором, по идее, должны быть предусмотрены надлежащие коммунальные удобства. Война, однако, и сюда внесла свои коррективы: к зданию не подключили центральное отопление, канализацию и водопровод. В квартире всегда было темно, так как оконные проемы заполнили опилками, вставили лишь маленькие стеклышки.
Что еще осталось в памяти с той поры? Горячие школьные завтраки. Очень скромные, конечно. Стакан чая, хлебец, а на нем маленький кусочек сахара.
Радовали американские посылки по ленд-лизу. Так именовались поставки из США в страны союзников по антигитлеровской коалиции. Наша армия, в частности, держалась на американских вездеходах – «студебекерах» и «виллисах». Перепало кое-что и нам, детям войны. В посылках были невиданные лакомства.
Наконец-то в мою жизнь вошло кино. Культпоходы в летний кинотеатр под открытым небом нам, мальчишкам, ничего не стоили. Достаточно было забраться на растущие вблизи площадки деревья. Часто крутили трофейные фильмы. Посчастливилось тогда увидеть «Большой вальс» с чарующей музыкой Иоганна Штрауса и звездой экрана тех лет Джанет Мак-Доналд в главной роли.
…Врага добивали уже вблизи Берлина. Но и у нас по ночам были слышны автоматные очереди. Возможно, это были разборки с бандеровцами. Прилегающую к городу территорию, конечно, разминировали, но таили опасность неразорвавшиеся снаряды. Живущий по соседству юноша лишился глаза. Воевать ему не пришлось, а вот такой зловещий знак войны на всю жизнь остался.
А из громкоговорителей раздавались трогающие душу песни, рожденные в то суровое время: «Землянка», «Темная ночь», «Синий платочек»… Появились импровизированные танцплощадки. Стоило заиграть гармошке, мигом набегали желающие покружиться в вальсе. В такие моменты особенно ощущалось, что всё дышит предчувствием близкой победы. И она пришла.
|
.gif)
Nepom.Ru
