|
Совместный проект
ИД «Губернские ведомости»
и компании «Сахалинская Энергия»
Нина Владимировна Костюченко
Родилась в Белоруссии в 1926 году. Служила медсестрой в партизанском полевом госпитале. Когда освободили Белоруссию, вернулась на родину. Там же встретила Победу. После войны приехала на Сахалин. До сих пор работает по специальности – фельдшером. Живет в г. Анива.
Война застала меня в городе Витебске. Я была студенткой медицинского техникума. И мы компанией в воскресенье решили покататься на лодках по реке Двине. Пришли на лодочную станцию, чтобы взять лодку, а лодочник говорит: «Какие лодки? Вы что, сумасшедшие, – война!».
Какая война, мы еще, собственно, не знали. Возвращаемся, в городе уже переполох, в магазинах толпы, везде люди бегут в панике, бомбежка идет то тут, то там. Разбомбили главный мост через Двину, второстепенный еще функционировал.
Так война, как ураган, как цунами, ворвалась в нашу жизнь.
Естественно, мы все, студенты-медики, сразу пошли в больницу. Нас встретили словами: «Хорошо, что вы пришли. Вот комбинезоны, вот носилки, сейчас будут раненые. Будем помещать их на втором этаже».
Вскоре раненых стали на машинах и на телегах подвозить, мы их наверх носили. Не успели передохнуть, говорят: «Всех уносите вниз. Грузимся в санитарный эшелон – и поедем». И мы на носилках стали всех носить километра за полтора на вокзал в Витебске.
Там стоял санитарный поезд, как положено, с красным крестом. Погрузили партию раненых и нас отправили сопровождать их. Проехали где-то 60– 65 км от Витебска – и поезд стали бомбить, несмотря на то что вагоны были с красными крестами. Нам говорили на вокзале: «Не бойтесь, такие вагоны не тронут». А их разбомбили в пух и прах. И потом на очень низкой высоте летали самолеты и расстреливали тех, кто успел выскочить живым.
Меня тогда ранило в плечо, нижнюю челюсть и надбровную дугу. Но я могла ходить и добралась до деревни Могилино. Мне оказали помощь, там я и остановилась. Потом, когда немного очухалась, стала искать своих родственников. Родителей уже найти я не могла, потому что на второй день войны прямым попаданием в дом разнесло все. Ничего не осталось. И когда вернулась в Витебск, стала жить у родственников.
Нужно было чем-то заниматься, по натуре я человек очень энергичный. Линия фронта была уже далеко, в тылу у немцев осталось много окруженцев. Они скрывались в лесу. Там такое место: сначала озеро очень большое, потом болото, а за ним огромный бор. В этом лесу стоял детский туберкулезный санаторий, сохранилось даже оборудование. Детей, конечно, там уже не было. Когда образовалась партизанская зона, в этом санатории сделали госпиталь. В нем лечили всех – и взрослых, и детей, естественно, и раненых партизан. Я там работала медсестрой, мне было поручено их перевязывать. Вскоре к нам туда пришли и два врача, они были евреи – Хейман и Альсмит.
В партизанскую зону немцы никогда не заходили, опасались. А я неплохо знала немецкий язык, на уровне школьной программы семи классов. Конечно, политические термины я не понимала, а обыкновенную речь понимала хорошо и могла общаться. Поэтому мне поручали ходить в разведку. За лесом была железнодорожная станция Выдрея – очень большая, с водонапорной башней. Все поезда, которые шли на восток, на ней останавливались и заправлялись водой. Там всегда было скопление немецких солдат, они общались между собой. И вот я переодевалась простой деревенской девчонкой, ходила на станцию и слушала их разговоры. Мы ведь даже не знали, где фронт, что на нем творится. Услышишь, допустим, что-то про Вязьму они говорят – и догадываешься.
Случалось, и мальчишкой приходилось переодеваться, когда партизаны жаловались: «Уши опухли, курить хочется...» И я иду, клянчу сигареты у немцев. Они смеются: «Ты же еще совсем юноша». А я прошу: «Я уже давно курю, война ведь…».
Однажды дали мне одно очень каверзное поручение. Почему-то надеялись, что я его обязательно выполню. На станции Выдрея стоял взвод немцев, которые занимались полевой связью. У них был радиоприемник. Мне поручили обязательно к ним устроиться на работу. Комиссар отряда, Александр Михайлович Шуголь, говорит: «Нина, это очень важно». Я пошла, они обрадовались, что я разговариваю по-немецки. «А кем ты хочешь работать?» Я говорю: «Прачкой, я буду брать ваше белье и стирать». Выгода была двойная: нам нужно было мыло. Я белья наберу, отнесу, мне наши помогали стирать.
Во взводе был постоянный дневальный, звали его Макс. Он попал как штрафник туда. Солдаты на линии все время, а он в доме – есть готовит, уборку делает. Я старалась приходить, когда он там один. Приду, принесу белье, отдам, он поблагодарит, иногда угостит конфеткой. Мне же нужно было узнать, где приемник. Однажды говорю: «Я уберу у вас немножко», – и стала мыть стол. И увидела под ним приемник. «А это что?». Он говорит: «Тихо, нельзя. Это запрещено». Я спрашиваю: «Вы что-нибудь слушаете?» – «Слушаем. И Москву слушаем, и Берлин.» – «Ну и как?». Он отвечает: «Везде врут понемножку. Ты хочешь послушать Москву?». Я говорю: «Нет. Москвы уже и нет давно, Москве – капут». А он: «Неправда». Я ничего не стала отвечать, так и ушла.
Когда я в отряде это рассказала, мне говорят: «Нина, ты должна хоть один раз послушать Москву – ценой своей жизни или чьей угодно». Дело в том, что у нас в отряде был настоящий кадровый разведчик, капитан Дмитрий Тимофеевич Клюпанов, а проходил он под фамилией Орехов. Когда их группу забрасывали в тыл, у него радист погиб. И капитан остался без рации. А ему нужно было обязательно выбраться назад.
Вот я в следующий раз прихожу к Максу и прошу: «А можно послушать Москву?». Он посмотрел кругом: «Ладно, сейчас». Настраивал долго, а потом говорит: «Ничего не слышно в Москве, только цифры, цифры, цифры… голоса никакого нет».
На кой черт мне эти цифры?! Опять я ушла ни с чем.
Наши, как узнали про это, чуть не кричат: «Нам и нужны цифры, больше ничего! Запомни шесть первых цифр». В следующий раз я опять прошу: «Можно Москву?» – «А, хитрая, ну, давай». Включил, я ручку покрутила и поймала. Первое число было 11, последнее 300. Когда я вернулась в отряд и сказала им это, мне даже захлопали: «Молодец!». Этого оказалось достаточно для разведчика.
Когда формировалось под Витебском партизанское движение, очень много было бросового оружия везде. Чтобы переправить его партизанам, иногда целые спектакли разыгрывали. Однажды мне сказали, что я поеду через посты с парнем по имени Володя, который когда-то в нашей школе учился, на четыре класса старше, потом работал в райкоме комсомола. И вот я встречаюсь с ним, а он с белой повязкой на руке, как работник управы. Мне засунули подушку под пальто – как будто я беременная, а он должен везти меня в роддом. А что на этой телеге я не знала. Вижу только, что на ней много сена. Спрашиваю: «Что это за спектакль?» – «Много будешь знать, скоро состаришься».
Сели, поехали. Там очень охраняемый участок был, поскольку много раз взрывали водонасосную станцию. Везде охрана была. Проезжаем полицейский пост, они проверяют документы, а я стону: мол, живот болит… Полицай выматерился: «Война, а они тут детей делают!». Слава Богу, пронесло! Вдруг за нами сзади мотоцикл, на нем трое немцев. Володя засуетился. Я говорю: «Ты чего?» – «Нина, успокойся, живыми мы не сдадимся.» – «Почему?!» – «Ты знаешь, что мы везем?» – «Нет…». – «Ящик гранат». Он расстегнулся – а у него на поясе граната, приготовленная на крайний случай. Я как расплакалась: «Я хочу жить, хочу дождаться конца войны, я не хочу умирать!».
Ну, значит, я реву, а тут и мотоциклисты подъезжают, спрашивают, в чем дело. Я говорю: «Живот болит...» – «Значит, надо ехать быстрее».
И помчались дальше. Мы вздохнули: пронесло! Едем дальше – вдруг возвращается один немец на том же мотоцикле: «Давай, я отвезу ее в роддом». Я в крик: «Нет! Нет!» – вцепилась в Володю. Немец махнул рукой и уехал.
Володя стал стегать лошадь, она пошла галопом. Я немного успокоилась. Потом мы повернули на узкую проселочную дорогу. Володя и говорит: «Снимай все эти лохмотья, слезай и топай ножками, дорогу знаешь?» – «Найду».
Он уехал, больше я его не видела. Говорили, что он погиб. А обещал на прощание, что мы увидимся после войны…
Когда освободили Белоруссию, я так и осталась работать медсестрой. Как только появилась возможность, пошла дальше учиться. А день Победы встретила на станции Выдрея, уже ждали этого: и земля, и деревья – все говорило о том, что победа скоро будет.
Видео-сюжет в рамках проекта «Моя Победа»:
Нина Владимировна Костюченко
|
.gif)
Nepom.Ru
