|
Совместный проект
ИД «Губернские ведомости»
и компании «Сахалинская Энергия»
Мария Николаевна Пащенко
Родилась в 1922 году в Ульяновской области. Награждена орденом Отечественной войны.
После войны приехала на Сахалин. Вся ее мирная жизнь прошла в поселке Гастелло, где Мария Николаевна работала счетоводом-кассиром. Награждена медалью «Ветеран труда».
Призвали меня на фронт в 1943 году. Сначала попала в Саратов, военкомат направил на курсы поваров. Там три месяца отучилась, погрузили в эшелон и – на фронт, на Курскую дугу. С эшелона посадили на полуторку, вместе с солдатами, и повезли. Переезжали мы через Днепр по понтонному мосту. Страшно было. Бомбили сильно.
Попала я к летчикам. Направили меня работать в столовую, которая обслуживала рядовой состав. Само сражение на Курской дуге я не помню, сочинять не буду, бомбы рядом рвались, и дальнобойные снаряды к нам попадали – это было.
Снабжали нашу часть очень хорошо. Я сама из деревни, когда началась война – голодно стало. И крапиву, и лебеду ели… Суп сваришь, если есть молоко, чуть забелишь – готов обед. А здесь – сытно. Даже мясо иногда завозили или консервы американские – банки такие высокие четырехугольные – вкусные, у нас их «второй фронт» называли. Дескать, тушенка вместо открытия второго фронта со стороны союзников. И хлеб американский привозили. Мне поначалу чудно было – он в упаковке был.
Еду для летчиков готовил шеф-повар Стасик. Говорили, что до войны он в столичном ресторане работал. А мы работали с дядей Володей, его все у нас батькой называли. Добрый был, помогал всегда. Если увидит, что я ящики с продуктами тяжелые тащу, бежит, выхватывает, кричит: «Машенька, разве так можно, вы же девушка, вам рожать еще».
Помню, был случай. Пообедали мои солдатики, я еще добавку им отдала, а про то, что на пост еду отнести нужно – забыла. Когда опомнилась, хоть караул кричи – бойцов без обеда оставила. Запуганные мы были, а вдруг – трибунал? Батька прибежал, кричит, что ревешь… Обругал, конечно, но что-то быстро сообразил, приготовил. Опыт у него большой был.
На завтрак готовили обычно кашу, а обед уже из двух блюд – чаще всего борщ варили, он посытней. Картошку не готовили, попробуй вдвоем начисть на такую ораву. Из всех орудий производства – хлеборезка (огромный нож с двумя ручками к доске приделан), пара ножей, черпак да котлы огромные.
Когда перевели нас в Карпаты, пришлось хлебнуть лиха. По горным дорогам мне нужно было ездить за продуктами на полуторке, ко мне еще медсестричка присоединялась. Кузов загрузим, сами сверху сядем, и только Бога молим, чтобы проскочить. Однажды тормоза отказали, думали, конец пришел! Но шофер вырулил, хотя мчались, за что-то цеплялись… Я глаза закрыла, чтобы только не видеть, как разобьемся. Когда машина ломалась, на бензовозах ездила.
Часто спрашивают, страшно или не страшно на войне. А знаете, вот и нет, ничего не чувствовала. Привезли – надо работать. Свободна – иди, отдыхай. Я сейчас так думаю: как же это? Мы, конечно, опасались, что где-то упадет бомба, где-то взорвется что-то. Но чтобы сильно бояться – нет. Как-то так, обычно жили.
Отправили наш полк в Ужгород, а там еще были немцы. Нас остановили километров за десять от города, расположились мы в винограднике. Когда наши освободили Ужгород, мы там долго стояли. После переехали в Глевиц, а там – в Станислав (ныне Ивано-Франковск). В Белой Церкви сильно бомбили. Столовую всю разбили, у меня стекла в кухне полетели. Я встала у стены, думаю: если повалится, в какую сторону бежать? Но такого не случилось. Потом через много лет подумала, что если бы стена обрушилась, все равно на меня упала бы.
Еще когда мы уже были в Залесье (это в Польше), привезли кино. Вечером повесили простыню, и сбежались смотреть картину. Но тут как начали нас бомбить – немцы свет-то увидали. Мы – кто куда. А у меня около кухни всегда траншея должна быть. Ну я от страха туда забилась и сижу. За всю войну всего один раз фильм собрались показать, и тот посмотреть не удалось.
Когда попали в Германию, ходили по улицам, удивлялись: домики как пряничные, чистенько все. В какой дом ни заходишь – никого нет, полные шифоньеры всего наставлено да наложено. У нас же сроду не было ничего. Но нам сказали: ничего не трогать, мы ничего и не трогали. У нас вещей было – гимнастерка да юбка да беретка.
Баню нам, девчонкам, делали. Конечно, летом. А вот зимой – простыню повесим, котел нагреем, тазик был... Так и мылись. Женщина на войне все равно оставалась женщиной. Так хотелось платье надеть. У нас вольнонаемные были. Помню, у белоруски Фроси платьишко, такое… Мне понравилось. Я говорю: дай, я хоть разок надену. Длинный рукав, по талии, и оборочка. Мне так в нем было хорошо.
Мы на танцы ходили. Танцевала я с девчонками. Конечно, приглашали и военные. Но я ни-ни. Боялась. Немцев не боялась, а мужчин боялась. Стеснительная очень была.
Когда 2 мая сказали, что война закончилась, Берлин взяли, все рады были. Но все равно свое дело-то надо делать – придут обедать, придут завтракать. Порадовалась и пошла к котлу.
Все-таки сильные мучения мы приняли, хотя и не на передовой я была. Досталось нам.
До 15 мая наши ребята еще летали. Глядим – девять бомбардировщиков и три истребителя полетели. Вертаются – смотрим, сколько вернулось. Не всегда счет сходился.
Нас из дома трое на вой-ну уходило. Мы с братом выжили, а один брат у нас погиб.
Видео-сюжет в рамках проекта «Моя Победа»:
Мария Николаевна Пащенко
|
.gif)
Nepom.Ru
